Tannarh

Аннотация. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.

Еврейские «Сто лет одиночества», прекрасно написанные и прекрасно переведенные. Давно не получал такого удовольствия от чтения.

Цитаты:

Когда мы уже собрались на вокзале в Макарове, и кондуктор свистнул в свой свисток, и все поднялись в вагон, Шифрис вдруг заявил, что он не поедет... Шифрис сказал нам: „Товарищи! В Страну Израиля нужно всходить только пешком!“ И он расстался с нами на вокзале, закинул свой мешок на спину, помахал нам рукой и исчез в облаке паровозного пара. Наверно, и по сей день шагает себе где-то, прокладывая путь в Эрец-Исраэль, и когда-нибудь придет сюда, последним из пионеров.

Или еда, или воспоминания. Нельзя слишком долго пережевывать и то и другое.

Наше кладбище ненавидят абсолютно все, кроме тех, кто на нем похоронен.

Каждое поколение выращивает новых врагов.

Головные уборы без козырьков носят только люди без идеалов.

Бедняки нуждаются в чем-нибудь сладком, потому что его вкус ближе всего к утешению.

Хождение Элиезера Либерзона по водам было для него явлением того же порядка, что покупка сионистским руководством земель в долине Иордана.

Здесь нельзя бросить камень, чтобы не попасть в святое место или в безумца.

Я вдруг понял, что никто из проходящих мимо меня людей не родился в этой стране. Одни упали с неба, а другие поднялись из земли.

У нас был тогда осел по имени Качке. Днем он возил воду из источника, а ночью, когда все спали, надевал мантию из хвостов, начищал свои очки и копыта и, широко распахнув уши, летел прямиком в Лондон. ( Read more... )

Эрнест Хемингуэй «Фиеста» (1926)

Аннотация. Вошедший в настоящее издание роман Эрнеста Хемингуэя «Фиеста» («И восходит солнце») посвящен «потерянному поколению». Герои романа, вернувшиеся с бойни Первой мировой войны жестоко травмированными (духовно и физически), стремятся уйти от тягостных воспоминаний, все они, несчастные и неприкаянные каждый на свой лад, ищут опоры в жизни и не находят ее. Отсюда — лихорадочный темп их существования, постоянная жажда новых переживаний и голод по сердечному человеческому общению. Но почувствовать себя обновленными, полнокровно живыми они могут лишь и те редкие минуты, которые дарует им самозабвенная любовь и дружба, общение с природой и фиеста.

Краткое содержание: «Они угостили нас, а потом мы угостили их, а потом они похлопали нас по плечу и еще раз угостили».

Хемингуэй пишет так, словно рубит дрова топором в труху. Трудно пока сказать, хорошо это или нет. По крайней мере, он не такой нытик как Ремарк и вообще парадоксальным образом человек легкий и тяжелый одновременно.
Пресловутое «потерянное поколение» у Хемингуэя и Ремарка обладает рядом схожих признаков:
много пьют,
не имеют никаких выдающихся талантов и человеческих достоинств,
бедные,
постоянно трепятся о войне,
влюбляются в женщин, чтобы те их жалели и вытирали им сопли,
любят бить морды
и не понимают, чего на самом деле хотят от жизни.

Вообще-то, я знаю целую страну, где такие персонажи бродят табунами. Причем некоторые дошли до такого состояния, когда их жен и подруг пора уже начинать судить за зоофилию.

Цитаты:

Я старался вспомнить, о чем бы еще помолиться, и подумал, что хорошо бы иметь немного денег, и я помолился о том, чтобы мне нажить кучу денег, и потом начал думать, как бы я мог их нажить, и, думая о наживе, я вспомнил графа и подумал о том, где он теперь, и пожалел, что не видел его с того вечера на Монмартре, и старался вспомнить что-то смешное, что Брет рассказала мне про него, и так как я все это время стоял на коленях, опершись лбом о деревянную спинку скамьи, и думал о том, что я молюсь, то мне было немного стыдно и я жалел, что я такой никудышный католик, но я понимал, что ничего тут не могу поделать, по крайней мере сейчас, а может быть, и никогда, но что все-таки это — великая религия, и как бы хорошо предаться набожным мыслям, и, может быть, в следующий раз мне это удастся; а потом я стоял под жарким солнцем на паперти собора, и указательный, средний и большой пальцы правой руки все еще были влажные, и я чувствовал, как они сохнут на солнце.

По площади, согнувшись, шел человек и играл на свирели, за ним с криком бежали дети и дергали его за полы. Он пересекал площадь, а дети бежали за ним, и он, не переставая дудеть, прошел мимо кафе и свернул в переулок. Мы увидели его бессмысленное рябое лицо, когда он шел мимо нас, играя на свирели, а за ним по пятам бежали дети, дергали его и кричали.

Фиеста началась по-настоящему. Она продолжалась день и ночь в течение семи суток. Пляска продолжалась, пьянство продолжалось, шум не прекращался. Все, что случилось, могло случиться только во время фиесты. Под конец все стало нереальным, и казалось, что ничто не может иметь последствий. Казалось неуместным думать о последствиях во время фиесты. Все время, даже когда кругом не шумели, было такое чувство, что нужно кричать во весь голос, если хочешь, чтобы тебя услышали. И такое же чувство было при каждом поступке. Шла фиеста, и она продолжалась семь дней.

Эрих Мария Ремарк «Возвращение»

Аннотация. «Возвращение» — роман немецкого писателя Эриха Марии Ремарка, напечатанный в 1931 году. В нем рассказывается о жизни простых немецких солдат, вчерашних школьников, вернувшихся с войны. Из-за душевных травм они не могут найти себе места в мирной жизни и вынуждены искать свое новое предназначение. Кто-то возвращается в армию, надеясь снова обрести чувство «фронтового товарищества», другие уходят в революцию, некоторые кончают жизнь самоубийством.

Роман в общем-то проходной, неплохой, но проходной. Я так и представляю себе издателя Ремарка, который на волне мирового успеха «На Западном фронте без перемен», теребит писателя за рукав: «Дорогой Эрих Мария, Машенька, война - это твоя тема! Пиши еще! Обязательно напиши еще!» И Ремарк в ответ такой: «Ну хорошо, напишу. Всенепременно напишу». И написал. Но в принципе мог бы и не писать. Не схалтурил, и на том спасибо. Зато позлил нацистов, которые от его книг кипятком ссали, что само по себе уже неплохой результат.

Цитаты:

Здесь углы, выступы, запахи, тепло, пространство и границы; здесь – темные, обветренные лица с блестящими пятнами глаз, здесь воняет землей, потом, кровью и солдатской шинелью, а там, за окнами, под тяжелую поступь поезда уносится куда-то целый мир, целый мир остается позади, – он все дальше и дальше, мир воронок и окопов, мир тьмы и ужасов; он уже не больше чем вихрь, мечущийся за окнами, вихрь, которому нас не нагнать.
 
Весь этот переворот лишь легкая рябь на поверхности воды. Вглубь он не проникает. Какая польза от того, что один-два руководящих поста заняты новыми лицами? Любой солдат знает, что у командира роты могут быть самые лучшие намерения, но если унтер-офицеры не поддержат его, он бессилен что-либо сделать. Точно так же и самый передовой министр всегда потерпит поражение, если он окружен реакционным блоком тайных советников. А тайные советники в Германии остались на своих местах. Эти канцелярские наполеоны неистребимы.

Я бродил и бродил кругом, я стучался во все двери моей юности, я вновь хотел проникнуть туда, я думал: почему бы ей, моей юности, не впустить меня, – ведь я еще молод, и мне так хотелось бы забыть эти страшные годы. Но она, моя юность, ускользала от меня, как фата-моргана, она беззвучно разбивалась, распадалась, как тлен, стоило мне прикоснуться к ней; я никак не мог этого постичь, мне все думалось, что хоть здесь по крайней мере что-нибудь да осталось, и я вновь и вновь стучался во все двери, но был жалок и смешон в своих попытках, и тоска овладевала мной; теперь я знаю, что и в мире воспоминаний свирепствовала война, неслышная, безмолвная, и что бессмысленно продолжать поиски. Время зияющей пропастью легло между мной и моей юностью, мне нет пути назад, мне остается одно: вперед, куда-нибудь, куда – не знаю, цели у меня пока еще нет.

Вот передо мной мои боевые товарищи, но они уже и не товарищи, и оттого так грустно. Война все разрушила, но в солдатскую дружбу мы верили. А теперь видим: чего не сделала смерть, то довершает жизнь, – она разлучает нас.

Революция должна полыхнуть, как лесной пожар, и только после него можно начать сеять; а мы захотели обновлять не разрушая. У нас не было сил даже для ненависти – так утомила, так опустошила нас война.

Оглянись по сторонам, и ты увидишь, как все немощно и безнадежно. Мы и себе и другим в тягость. Наши идеалы потерпели крах, наши мечты разбиты, и мы движемся в этом мире добродетельных людишек и спекулянтов, точно донкихоты, попавшие в чужеземную страну.

Нас обманули, обманули так, что мы и сейчас еще не раскусили всего этого обмана! Нас просто предали. Говорилось: отечество, а в виду имелись захватнические планы алчной индустрии; говорилось: честь, а в виду имелась жажда власти и грызня среди горсточки тщеславных дипломатов и князей; говорилось: нация, а в виду имелся зуд деятельности у господ генералов, оставшихся не у дел. Разве ты этого не понимаешь? Слово «патриотизм» они начинили своим фразерством, жаждой славы, властолюбием, лживой романтикой, своей глупостью и торгашеской жадностью, а нам преподнесли его как лучезарный идеал. И мы восприняли все это как звуки фанфар, возвещающие новое, прекрасное, мощное бытие! Разве ты этого не понимаешь? Мы, сами того не ведая, вели войну против самих себя! И каждый меткий выстрел попадал в одного из нас! Так слушай, – я кричу тебе в самые уши: молодежь всего мира поднялась на борьбу, и в каждой стране она верила, что борется за свободу! И в каждой стране ее обманывали и предавали, и в каждой стране она билась за чьи-то материальные интересы, а не за идеалы; и в каждой стране ее косили пули, и она собственными руками губила самое себя! Разве ты не понимаешь? Есть только один вид борьбы: это борьба против лжи, половинчатости, компромиссов, пережитков! А мы попались в сети их фраз и вместо того, чтобы бороться против них, боролись за них. Мы думали, что воюем за будущее, а воевали против него. Наше будущее мертво, ибо молодежь, которая была его носительницей, умерла. Мы лишь уцелевшие остатки ее! Но зато живет и процветает другое – сытое, довольное, и оно еще сытее и довольнее, чем когда бы то ни было! Ибо недовольные, бунтующие, мятежные умерли за него! Подумай об этом! Целое поколение уничтожено! Целое поколение надежд, веры, воли, силы, таланта поддалось гипнозу взаимного уничтожения, хотя во всем мире у этого поколения были одни и те же цели!

Во что превращаются с годами хорошие ученики! В оранжерейной атмосфере школы они цвели коротким цветением пустоцвета и тем вернее погрязали в болоте посредственности и раболепствующей бездарности. Своим движением вперед мир обязан лишь плохим ученикам.

Я по собственному опыту знаю: молодежь проницательна и неподкупна. Она держится сплоченно, она образует единый фронт против взрослых. Она не знает сентиментальности; к ней можно приблизиться, но влиться в ее ряды нельзя. Изгнанный из рая в рай не вернется.
 
Наставники, которым кажется, что они понимают молодежь, – чистейшие мечтатели. Юность вовсе не хочет быть понятой, она хочет одного: оставаться самой собой.
 
И что только не тяготеет над всеми: семья, всякого рода общества и объединения, весь аппарат власти, законы, государство! Паутина над паутиной, сеть над сетью! Конечно, это тоже можно назвать жизнью и гордиться тем, что проползал сорок лет под всей этой благодатью. Но фронт научил меня, что время не мерило для жизни. Чего же ради буду я сорок лет медленно спускаться со ступеньки на ступеньку? Годами ставил я на карту все – жизнь свою целиком. Так не могу же я теперь играть на гроши в ожидании мелких удач.
 
Кто лишен возможности стрелять, тому на многое рассчитывать не приходится.
 

Майкл Чабон "Приключения Кавалера и Клея"

В 1939 году, закупоренный в гроб с глиняным пражским големом, замаскированным под мертвого литовского гиганта, Йозеф Кавалер умудряется выбраться из оккупированной немцами Чехословакии; это — и это тоже — называется «эскейп», фокус с высвобождением из оков по методу Гудини. Этому искусству Йозефа учили, но никто не объяснял ему, как вытаскивать других и, в частности, как заработать в чужом городе миллион, чтобы выкупить застрявшую в Европе семью. Вместе с кузеном Сэмми Клейманом Йозеф — уже Джо — придумывает Эскаписта, комиксного супермена с исключительными способностями, напоминающего комбинацию Гудини, Робина Гуда и Альберта Швейцера; добывая свободу для униженных и оскорбленных, он лупит фашистов в хвост и в гриву. В считанные месяцы кузены, оказавшиеся гениальными рисовальщиками и сценаристами, завоевывают своими комиксами Америку, но для того чтобы перехитрить бюрократию нацистского рейха, нужны годы... «Кавалер и Клей» — по-англосаксонски остроумная и по-еврейски трогательная двойная биография рисовальщика комикса и автора текстов, унтерменшей, выдумавших сверхчеловека. В 2001-м за «Кавалера и Клея» писатель Чабон получил Пулицеровскую премию... ("Афиша")

Значит, познакомились как-то в постели два молодых еврея и решили начать рисовать комиксы, чтобы Гитлеру жизнь медом не казалась. Вообще-то они были кузенами и оказались в одной кровати по причинам весьма далеким от тех, что рисуют в своих влажных фантазиях перевозбужденные гомопараноики, которые яростно грызут мороженое на публике (потому что постоянно думают о членах) и отчего-то обожают виды спорта с мужчинами в трусах (футбол, борьба, бокс и т.п.). Хотя гомосексуальная линия в романе тоже присутствует и даже более или менее удачно вписана в сюжет, в этом и во многих других отношениях Чабону до того же Холлингхерста как до Луны раком. Впрочем не суть...
Чабон, скажем честно, писатель средний, к тому же он единственный известный мне еврей, пишущий про евреев и не обладающий при этом ни малейшими признаками знаменитого еврейского чувства юмора, что делает его даже по-своему уникальным. В целом слава его кажется мне сильно преувеличенной, как и в случае, например, с Чайной Мьевиллем. Остается только сожалеть, что замечательная переводчица Екатерина Доброхотова-Майкова потратила время на перевод новой невразумительной книги Чабона "Лунный свет" вместо того, чтобы перевести "Семиевье" Нила Стивенсона, на котором она собственно специализируется.
Я не могу сказать что книга плоха, пожалуй это даже лучшее из написанного Чабоном (и прочитанного мной). После вторичных по форме и содержанию "Тайн Питтсбурга" и зубодробительно скучных "Вундеркиндов" так просто идет на ура. Здесь вообще есть много чего интересного: трагедия семьи и целого народа, экзистенциальный эскапизм, антимилитаристский пафос и борьба с фашизмом, описания скотского отношения властей США к еврейским беженцам из Европы, закрывшим для них въезд в Оплот Свободы и Демократии, Сальвадор Дали в скафандре и Орсон Уэллс в зените славы, а еще совершенно сюрреалистическая атака на нацистскую базу в Антарктиде на самолете, обшитом тюленьими и собачьими шкурами, и ностальгические описания "золотого века" комиксов. В меру веселый, в меру гнетущий роман. Забыть не получится, но перечитывать вряд ли когда-нибудь захочется, как-то так.


Цитаты:

"Когда после войны командира У-328 отдали под суд за это и многие другие преступления, интеллигентнейший и воспитаннейший кадровый офицер, по имени Готтфрид Халсе, признался лишь в том (и сумел представить тому немало доказательств), что в полном согласии с «призовыми регламентациями» адмирала Деница он атаковал судно всего лишь в десяти милях от суши — острова Корво на Азорах — и передал капитану «Ковчега Мириам» исчерпывающее предупреждение. Эвакуация была проведена по всей форме, и переправка всех пассажиров на остров в спасательных шлюпках прошла бы совершенно безопасно и без всяких инцидентов, если бы, сразу же после выстреливания торпед, с северо-востока не налетел шторм, который так стремительно утопил все шлюпки, что У-328 при всем желании не успела им помочь. Лишь удача позволила Халсе и его команде из сорока человек уцелеть самим. А если бы он знал, что тот корабль перевозил детей, спросили тогда у Халсе, многие из которых не умели плавать, приступил бы он к той атаке? Ответ Халсе сохранился в протоколе процесса без каких-либо указаний на то, содержалась ли в его тоне грусть, ирония или покорность судьбе.
— Они были дети, — сказал немецкий офицер. — А мы были волки."

"— Это еще что? — поинтересовалась Роза.
— «Странная планета». — Сэмми даже не поднял карандаша от блокнота. — Парень исследует галактику. Наносит на карту дальние рубежи. И вот он приземляется на одну планету... Находит там громадный золотой город. Ничего похожего на все, что он видел раньше. А он очень много чего видел. Города-улья Денеба. Лилейные города Лиры. Люди на той планете десяти футов ростом, прекрасные золотистые гуманоиды. Скажем так — у них большие крылья. Они радушно приветствуют космонавта Джонса. Показывают ему местные достопримечательности. Но все же у них что-то такое на умах. Они встревожены. Напуганы. Есть там одно здание, один огроменный дворец, который ему не позволено увидеть. И вот однажды ночью наш парень просыпается в своей чудесной, просторной постели, а весь город дрожит. Он слышит ужасный рев, словно буйство какого-то гигантского чудовищного зверя. Вопли. Странные электрические вспышки. Вся эта жуть идет из дворца. — Сэмми загнул заполненную страницу наверх, аккуратно ее разгладил. Затем продолжил: — На следующий день все ведут себя так, как будто ничего не случилось. Говорят, что ему, должно быть, приснилось. Понятное дело, наш парень должен все выяснить. Ведь он же исследователь. Это его работа. Так что он пробирается в тот громадный заброшенный дворец и осматривается. В самой высокой башне, в целой миле над планетой, он наталкивается на некого гиганта. Двадцать футов в вышину, мощные крылья, золотистый, как и все остальные, но с косматыми волосами и большой длинной бородой. В цепях. В гигантских атомных цепях.
Роза терпеливо ждала, пока Сэмми ждал ее вопроса.
— И что? — наконец осведомилась она.
— Мы в раю — на этой самой планете, — сказал Сэм.
— Не уверена, что я…
— Это Бог.
— Очень хорошо.
— Бог безумен. Он утратил рассудок примерно миллиард лет тому назад. Как раз перед тем, как Он это самое… ну, создал вселенную.
Теперь уже настала очередь Розы сказать:
— Мне понравилось. И Он… что? Надо полагать он съедает нашего космонавта?
— Съедает."

Ты и понятия не имеешь, как выглядит Дионис. Мы сейчас говорим о Боге. Бог — дело серьезное.
Донна Тартт «Тайная история»

Из книги Донны Тартт «Тайная история»:
«В конце концов, соблазн перестать быть собой, даже на краткий миг, очень велик. Сбросить оковы когнитивного восприятия, подняться над суетным и преходящим. Вакхическая исступленность дает и иные блага, трудно выразимые словами, — блага, на которые древние авторы лишь намекают и которые сам я постиг только post factum...
Вакханалия называется мистерией не просто так... Однако не будем недооценивать притягательность исходной идеи: утратить эго, утратить его без остатка и таким образом возродиться к жизни вечной, вне тюрьмы смертности и времени. Эта идея привлекала меня с самого начала, даже когда я ничего толком не знал и подходил к вакханалии как антрополог, а не как потенциальный адепт. Античные комментаторы описывают мистерии вкратце и с большой осторожностью. Приложив немало усилий, я смог собрать кое-какую информацию: во что нужно одеваться, что делать и говорить. Гораздо сложнее было понять, в чем же заключается само таинство — как войти в экстатическое состояние, что служит катализатором… В ночь нашей первой попытки мы ( Read more... )